«Мамочки, что сейчас будет!», — съежилась я в предвкушении ужаса. Мои глаза присматривали плинтус, куда можно прошмыгнуть тараканчиком.

Послышался детский плач, а я удивленно открыла глаза. Над колыбелью стоял отец. В колыбели лежал ребенок. Он плакал и тянул руки к отцу. Но отец смотрел на него и молчал. Я моргала так, словно флиртую с целой армией.

— Правило первое, — отчеканил отец, заложив руки за спину. — Ребенок не должен плакать. Все понятно?

— Да! — сглотнула я, робко заглядывая в кроватку.

Вот он, розовый карапуз, лежащий на шелковой простынке. Он пускает слюнку и надувает слюнявые пузыри. Он устроил конкурс на то, как глубоко проникает кулачок в рот. Пока что успехи средние. Но характер чувствуется.

Мой взгляд трусливо пробежал по комнате. По спине отголоском пробежали мурашки. Где-то в темном углу затаился тот самый огромный и страшный паук — каннибал. «Он тебя не съест! Ты просто в него не поместишься!», — успокаивала биология. «А съеденные нервы не считаются каннибализмом?», — возразила я. Биология задумалась и ушла обратно в учебник.

— Правило второе. Никаких телесных наказаний. И вообще никаких наказаний. Ты не имеешь на это право. Узнаю, что ты ударила его — отрублю руку, которой ты это сделала. Это ясно? — послышался голос. Я закивала.

— Правило третье. С ребенком обращаться исключительно на вы. Форма обращения: «Ваше высочество!». Никаких фамильярностей! Это будущий король, — произнес отец, отвернувшись от малыша.

— Это здорово! — закивала я. «Покажи свой профессионализм! Наладь контакт с родителями!», — настаивали недавно пройденные курсы.

— Он так похож на вас, — елейно сообщила я, даря улыбку красавцу, чьи темные волосы скользнули по плечам и прикрыли лицо.

— Лысый, сморщенный и орущий? — меня порезали острым взглядом. — Я пришел не переливать из пустого в порожнее. Правило четвертое.

И он умолк. Так, а где продолжение? Любопытство и инстинкт самосохранения хором требуют продолжения.

— Правило четвертое? — спросила я, глядя в зеленые красивые и злые глаза.

— Вы должны успевать думать, пока я говорю. Правило четвертое. Есть слово, которое ребенок не должен слышать. Это запрещенное слово, — начал красавец, пока малыш солидарно икал.

— Поверьте, я не ругаюсь при детях! — гордо ответила я.

— Слово «мама», «матушка», «мать» запрещены, — произнес красавец, медленно поворачивая голову в мою сторону. — Если я услышу от него слово «мама», я приму меры.

— А где его мама? — спросила я, удивляясь все больше и больше.

— Не твое дело, — произнес отец, склонившись над колыбелью. Я заметила, с какой отрешенной брезгливостью он смотрит на ребенка. Пустая комната и отсутствие игрушек начинали меня смущать.

— Правило пятое. Никаких игрушек. Он — будущий король. Ему не нужны игрушки, — произнес отец. Луч света падал на колыбель, освещая паутинку.

— И последнее. Для тебя. Если с ребенком что-то случится, — внезапно произнес отец, делая шаг в мою сторону. Я застыла, стараясь смотреть со всем пониманием, которое у меня было.

— Если ты не сможешь его уберечь, — отец сделал еще один шаг в мою сторону. Понимание заканчивалось. Я спрашивала у нервной системы, когда будет подвоз. Она не знает.

— Если мальчик погибнет, — на меня смотрели очень многообещающе. Бледная рука легла на мою щеку.

Я, пожалуй, вычеркну это из моих романтических грез. Я внесла это по ошибке!

Вокруг не было ничего, кроме зеленых глаз. Просто глаза, которые смотрят на меня из темноты. Я пыталась поднять руку и осторожно напомнить, что в газете про «О.Р.А.Л» была ошибка. Но моя рука не могла пошевелиться. Что-то мешало ей.

В сознании все странно подплывало, пока я смотрела в зеленые огоньки глаз. Я забыла о ребенке, о правилах, обо всем, чувствуя, словно меня вертят вокруг своей оси в кромешной темноте. Словно заворачивая во что-то липкое.

— Если с ребенком что-то случится, — послышался шепот, от которого я чуть не организовала новый туалет. — Ты родишь мне нового.

Все дернулось перед глазами. Я очнулась, слыша, как с грохотом закрывается дверь. Что это было?

Мне показалось, что внутри меня сжался тот самый орган, которым я отвечаю за наследника. По всей комнате летала тонкая, липкая паутина.

— Фу! — передернуло меня, а я сползла по стенке и села на пол.

— Ам! — произнес детский голосок, а мне на грудь упал тот самый паук, размером с кошку. Колыбель была перевернута, а на меня смотрели восемь горящих паучьих глаз.

Видимо, это было первое слово, которое сказал наследник. Меня смущало лишь то, что звонкое «Ам!» адресовалось мне.

Я до конца не знала, чем кормили наследника кроме нервных клеток очередной няни. Про это отец беспечно не рассказывал. Возможно, об этом не рассказывают няням из-за огромного расхода тех самых нянь.

— Ипучий случай! — выдохнула я. И было в этом восклицании столько эмоции, что нервная система решила перезагрузиться в аварийном режиме.

Я брыкнулась в обморок. Там, в глубоком обмороке было хорошо, уютно. Мне показалось, что я выспалась за всю трудовую книжку.

Когда я разлепила глаза, паука уже не было. Я опасливо осмотрелась по сторонам. Кому я подарила девственность нервной системы? Где это лохматое чудовище?

Только я расслабилась, как мне на голову что-то мягко приземлилось, нежно обнимая пушистыми лапами.

— Ам! — послышалось сверху.

Видимо, няни до этого не помещались в его рацион. Но очень хотелось.

Волосатая лапа свесилась, путаясь в моих почти седых волосах. Если дело так пойдет и дальше, то по моему пронзительному крику в замке будут сверять время кормления. Другого средства борьбы с пауками, мышами и тараканами я еще не освоила. Может, оно и не столь эффективно, как другие. Но пусть им будет стыдно!

При виде второй лапы, ерзающей по моему лицу, я затряслась, как лысый цуцик в преддверии первых заморозков. И решила залечь в зимнюю спячку раньше положенного срока.

Когда мои глаза снова открылись, я первым делом проверила голову рукой. В комнате было тихо и страшно. Настолько тихо, что если прислушаться, можно услышать, как визжат мои вставшие дыбом седые волосы. Пустая разворошенная колыбель валялась на полу.

Дверь в коридор была заманчиво приоткрыта. А из нее полоской света виднелся мой конец. Наследник сбежал!

Вскочив на ноги, я бросилась к двери и высунулась в коридор. В коридоре было тихо и пусто. На стенах подрагивали тусклые синие огни странных свечей. Я не обнаружила признаков жизни. Признаки жизни не обнаружили меня.

— Паукан! — негромко позвала я, пробегая глазами обозримый коридор. — Паукадла? Ты где?

Может, стоило по титулу?

— Ваше паучество? — робко повторила я свой призыв. Таким голосом хорошо собирать армию: «Пс-с-с! Пойдем, сходим на врагов!». Раньше я была очень строгой и бескомпромиссной няней. И гавкала «Мой руки!» так, что приучала к гигиене даже соседей через стенку. Одна соседка очаровательного Кирюши однажды призналась мне, что за год моей работы набрала двадцать килограмм. Всему виной «Иди, ешь!». Мне даже было немного стыдно.

— Ваше паучество! — чуть громче позвала я, поглядывая на потолок.

Мамы часто жаловались, что дети бегают по потолку и садятся на голову. В моем случае это не жалоба, а констатация факта.

В ответ была тишина. Страшно не тогда, когда ребенок носится и крушит все на своем пути. Страшно не тогда, когда он визжит дурным голосом и пытается проломить или диван, или голову. Страшно тогда, когда он затаился.

Вот тогда пробирает холодок похлеще фильмов ужасов. Слава Фредди Крюггера меркнет в свете невинных детских глаз, перепачканных ладошек и обоев за тыщу рублей метр. Куда уж там маньяку с бензопилой против милой улыбки и снежинок из тысячных купюр! И уж тем более убийцам против молотка, юного программиста и ноутбука в мелкое какаду!

Скрипнув дверью, я вышла в коридор. Где-то здесь меня поджидали большие неприятности. Я надеялась прошмыгнуть мимо них, пока они меня не заметили.