Над зеленым фломастером стоял юный тиран. Он смотрел на него сурово. Что-то вроде «Рисуй, смерд!». Но фломастер не рисовал.

Юный диктатор подпихивал его лапой. Намекал. Так тонко, как мог. Но фломастер был неумолим. Ни тебе Рембранта. Ни Шишкина. Одно сплошное разочарование.

Я с улыбкой смотрела на сосредоточенного паучонка. Мех на попе воинственно топорщился. Лапка требовала рисунок.

Паукашечка расценил это, как неповиновение. И решил, что это — неправильный фломастер. Правильный на столе! А этого, зеленого не уважали даже разноцветные родственники.

Коричневый фломастер скатился вслед за зеленым. Но тоже не собирался устраивать «Дисней». Его засунули в рот. Это был знак серьезности намерений.

«Шмотри и трепещи! Это может быть и ш тобой!», — намекал паукан зеленому.

Но зеленый, видимо, недолюбливал братьев и сестер. И рисовать отказывался.

Через минуту по комнате бегал саблезубый паук — вампир. Два фломастера торчали у него изо рта. Бивни придавали паукану сразу плюс сто пятьсот к храбрости. Он разгонялся и врезался ими в подушку.

Я понимала две вещи. Мир должен быть познан. Ремонт лучше планировать лет через пять.

Выдохшись, моя саблезубик пополз ко мне. Один фломастер был потерян. Второй пожеван и выплюнут на стол.

— Не рисуют? — улыбнулась я, замыслив вселенскую хитрость.

Паукан смотрел на меня жалобно.

— Совсем-совсем не рисуют? — сочувственно прошептала я. И взяла рукой фломастер.

— А ты попробуй, — я дала ему в лапы открытый фломастер.

Две лапы пытались ухватить его, но подлый фломастер падал. Иногда даже со стола.

— У-у-у, какой нехороший! — заметила я. Паук держал фломастер всеми лапами. Но он тоже не хотел рисовать. Фломастер во рту поставил галочку на листе. И все.

— Ипусий слусяй, — вздохнул мой пауканчик. И пригорюнился. Где-то в уголке юного космонавта ждал его верный космодром. Я стояла рядом с пауканом. В качестве моральной поддержки.

Центр управления полетами внимательно следил за космонавтом. Космонавт сурово передавал приветы на землю. Он обхватил горшок всеми лапами, как крышечка. Пять минут — полет нормальный.

Я уже отчаялась, рисуя цветочки, паровозики, кукол. Все бесполезно. Возможно, он слишком мал. И я требую от него невозможное.

Оставалась последняя хитрость. Если уже и она не сработает, то я сдаюсь! Сдаюсь на металлолом, как рухлядь. Где недорого принимают безответственных нянь. С О.Р.А.Л. и А.Н.А.Л?

Паукан сидел на кровати. Он обиделся. На весь несправедливый мир.

Я вышла из-за стола, оставив все на местах. Открытый красный фломастер лежал возле бумаги. И направилась к выходу из комнаты. Всем видом имитируя неотложные дела.

Спрятавшись за дверью, я затаилась. Если кто-то помешает, я лично, своими руками прикончу его!

Уставившись в замочную скважину, я внимательно наблюдала за пауком. Он ловко соскочил с кровати. Осмотрелся.

Через минуту на полу неуверенно стоял ребенок. Значит, он уже ходит. А это означает, что он превращается в человека, когда никого нет. Странно. Он залез на стул, причем довольно ловко. Маленькие пальчики схватили фломастер.

— Нет, только не в рот, — закусила я губу.

— Бе! — послышалось из комнаты. — Ипу-у-усий слу-у-усяй!

О, с каким выражением это было сказано!

Меня потрогали за плечо.

— Пшли вон! — змеей прошипела я, отгоняя ногой «зрителя».

— Это что еще за… — послышался строгий голос. Я выпрямилась, глядя на его величество. И тут же прижала его к стене, встав на цыпочки.

— Тс! — прошипела я на него.

«Ну-ну!», — посмотрел на меня опасный взгляд.

— Я пришел выполнить отцовский долг, — мрачно заметил Риордан. — Ты почему не с ребенком?

— Тише! — взмолилась я, нервно облизывая губы. Схватив отца за руку я подтащила его к замочной скважине.

— А не проще ли открыть двери? — мрачно произнес отец.

— Нет! — дернула я его вниз. — Смотрите!

На стуле сидел маленький принц. На попке был красный поцелуй горшка.

— Он превращается в человека, когда никого нет рядом. Ребенок чего-то боится. И я пытаюсь выяснить чего, — шепотом пояснила я. — На ковер не наступайте.

Я беззвучно открыла двери. На стуле стоял на коленях принц. И делал «каляку-маляку». Ставил автографы везде, где только можно.

По привычке я поползла вдоль стены, обходя ковер дальней дорогой.

— Ты что делаешь? — удивился отец. Он был логиком. И видел короткую дорогу. Прямой путь.

— П-п-предохраняюсь, — закусила я губу, видя тонкую подошву «домашней» обуви.

Внезапно бледное лицо прямолинейного отца исказила боль. Он закрыл глаза и нервно сглотнул.

— Ай! — беззвучно произнес он. Из сапога торчала какая-то железная скоба.

Я пыталась прочитать по губам ругательства, но это казалось непереводимой игрой слов. Впервые наступив на «Лего» босой ногой я хотела поделиться с миром всем, что я о нем думаю. Но получилось что-то вроде: «Ах, почему люди не летают!».

— С боевым крещением, — вздохнула я, пытаясь помочь. И опасливо проверила ногой островок ковра.

— Убрать его, — процедил Риордан. Выдергивая скобу из подошвы.

Упрямство нашему величеству было не занимать. И с воистину королевским достоинством «сапер» в сапогах на тонкой подошве продолжил свой путь по ковру.

— Аааааа!!! — беззвучно выдал папа. Хищные джунгли снова нанесли предательский удар.

Я поморщилась. Его величество обзавелось третьим глазом. Глазом-гвоздиком. Прямо на подошве.

Мне искренне хотелось, чтобы он третий глазик дал возможность Риордану заглянуть в будущее. В те неизведанные джунгли ковра. Которые хранят опасность для любого путника.

Выдернув игрушечный глаз, он бросил его об стену. Потом хмуро посмотрел на меня. Счастливый отец еще не знал, что кроме ковров опасность таят еще и кровати и кресла.

Подозрительная нога шарила по ковру впереди себя. Эдакая балерина сорок шестого размера.

— Молодец, так держать, — шептала я. И переживала, как за себя.

Ковер закончился. И удостоился презрительного взгляда. За нанесенные увечья его выпорят привселюдно на площади. Шучу!

Кресло неподалеку от увлекшегося наследника пустовало. Я очень хотела предупредить. Но не подумала, что он сядет прямо туда!

Такое лицо бывает у нехороших тетечек. В тот момент, когда они сидят на нехороших дядечках. А бедная няня отбирает у ребенка пульт от телевизора. «Ночной канал для взрослых», — главный враг няниных нервов.

Рука Риордана скользнула себе под попу. Эпоха географических открытий закончилась какой-то металлической осью. И раненым полушарием.

Малыш увлеченно рисовал. Фломастер скрипел. Бумажки падали на пол. Я стояла рядом с креслом, прислонившись к ручке. Моя рука безвольно висела в воздухе. Пока к ней осторожно не прикоснулась другая.

Я молчала, глядя на ребенка. Пальцы гладили мою ладонь. И требовали, чтобы я подошла поближе.

— Нет, — сдавленным голосом прошептала я. Чувствуя, как все внутри дрогнуло.

Глава семнадцатая. Мастер «ой-фу»!

Я стояла и чуть не плакала. Мне безумно хотелось прикоснуться к нему. Но я знала, чем это может закончиться.

В это мгновение мне было ужасно одиноко. Я чувствовала, как теряю его. Его прикосновения становились едва ощутимыми. А потом исчезли.

Растворились в страшном слове «нельзя». Я просила себя остановиться. Но не могла. Ком слез застрял в горле.

Я пыталась глубоким вздохом прогнать его обратно. Страшное слово «никогда» заставляло делать глубокие вдохи. Маленькое расставание, к которому я готовила свое сердце, оказалось страшнее, чем я думала.

— Я сейчас хочу выяснить, чего он боится, — прошептала я.

И опустила глаза на бледную руку, лежащую на ручке кресла. Мои пальцы прикоснулись к ней. И все снова стало хорошо.

Словно глоток воздуха. Я дышу и не могу надышаться. Мои пальцы поймали и удержали.

Нежная рука осторожно повела меня к себе. И я послушно, без всякой магии, шла за ней. Мою талию обняли и бережно усадили себе на колени.